Мереть. Три дня тишины.

Редактор: cepbiu
Опубликовано: 13.01.2012

Сибирская глубинка не знает, что лучше, вот и голосует – как всегда.

Я еду в деревню Мереть Сузунского района Новосибирской области. Как и многие поселения этого района, деревня возникла в XVII веке.
Ее окраины хранят археологическую ценность — стоянку человека эпохи палеолита. Есть особое ощущение в Сузунском районе, порожденное не то долгой историей,
не то сложившимися традициями, — ощущение стабильности и безопасности при любой смене власти.
Итак, последний день перед днем тишины.

Второе декабря

Четыре часа автобусом до Сузуна и час — до Мерети.

Сузунский автовокзал. Идут бурные беседы о выборах. Одна из компаний — это жители села Верх-Сузун. Дивное село на берегу Оби.
Когда- то здесь было мощное хозяйство. Его возглавлял знаменитый Гальченко, которого по сей день помнят в селе.

— Да никакого хозяйства давно нет, — говорит самая бойкая пенсионерка в красной вязаной шапке. — Про зарплату не спрашивай. Вместо денег дают лапшу,
мясо, один килограмм по 200 рублей, и кирпич хлеба — за 18 рублей. Куда это годно! Пришел хозяин на ферму, а там 30 поросятишек, не более, а коров,
поди, и того меньше. Доярка в сланцах ходит, а начальник ей: «Ну что же это вы на босу ногу?! Считай, в галошишках ходите» — а она ему в ответ:
«А вы мне положили зарплату в пятьсот рубликов, я чё себе купить-то смогаю?!» Ну он и замолчал.

Я вот всё считала и поняла: пенсию в следующем году даже на 10% не повысят, и чего мы молчим?

— А ты видала индуса в «Добром утре»? Чего-то он землю не сумел оформить, вот он и взял сорок змей да и запустил в бюрократов.

— А кобра там была? — спросил мужик.

— А как не быть кобре? Беспременно была. Ее бы на наших запустить.

— Запустишь! Кто тебя в Кремль пустит?! Они там на 36 лет засели. Люди умные уже подсчитали.

Оказывается, многие не отделяют Медведева от Путина. У власти одно лицо. Это лицо Путина.

— Пошла в собес, а они мне: «У вас льгота на 1800 рублей в месяц. Чё вы ходите, жалитесь?!» Я так и ахнула.
У нас в Сузуне кто такую льготу получает? А потом они проверили, и оказалось: за 36 лет работы мне положено 330 рублей ветеранских.
Надо было за их горбатиться?!

— А тыща-то восемьсот как к тебе попала? — не унимался мужик.

— Это у них данные мокрые были еще. Так и сказали: мокрые. Ну необработанные.

— Понужать их надо, — присоветовал мужик.

Последним в Верх-Сузуне выходил мужчина лет пятидесяти. Всю дорогу он молчал. Покидая машину, крепко пожал мне руку и сказал:

— Голосуйте за кого хотите, только не за эту единую…

В Мерети меня ждал сюрприз. На улице зажглись фонари. К выборам. Сорок семь лампочек по всему селу. Считай, иллюминация.
Зимой в шесть вечера без фонаря выйти на улицу невозможно. Никто и не выходит. Деревня будто вымирает. Электрический свет на улице в Мерети — это такое
диво дивное, что, когда кто-то попадается тебе на пути, вместо «Здравствуйте» раздается долгий смех. Стоят и смеются, не в силах осознать, что можно идти не спотыкаясь.

За сорок семь лампочек энергосбыту заплачено 30 000 рублей. Предлагали какие-то по 16 000 рублей за штуку. Деревня отказалась.

Иногда одна из лампочек мигает и гаснет. Мы подолгу стоим и смотрим, зажжется ли она снова.

А что, если к каким-нибудь выборам в деревне проведут водопровод?

Чистая беда с водой в Мерети. Каждый обязан сам поставить колонку. Это дорого. Но дело не только в этом. Никто не роет положенных сорок метров в глубину.
Вода идет незнамо откуда и незнамо какая. Попытки отдельных хозяев определить качество воды заканчиваются печально. Заявки на определение состава воды
принимаются только от организаций.

В Мерети очень интересно смотреть телевизор и слушать речи вождей о модернизации. Речи — с другой планеты.
А нам бы, меретским, электрическую лампочку и водопровод, сработанный еще рабами Рима.

День тишины. Третье декабря

Первым встречаю на улице Сергея Полынского. Всегда улыбчив, хотя лицо сожжено. Горел на катере. Он решителен, потому что осведомлен.

— За «Единую Россию» уже проголосовали, — извещает меня Сергей.

— Когда? — спрашиваю.

— Ты откуда взялась, девчонка? Ничего не знаешь? Проголосовали днями назад.

— А завтра кого выбирают? — спрашиваю я.

— ЛДПР. Она их лупцевать будет, — говорит Сергей.

Оказалось, многие считают, что на съезде партии произошли выборы.

— Всё уже выбрато, — говорит Сергей.

…У места главного схода — магазина — стоят сани. Появляется хозяин с друзьями. Его зовут Сергей Васильевич. Он несет бутылку водки и две бутылки пива.
Готовится в поход на рыбалку. Сергей Васильевич полон энергии и готовности вести любые беседы, но вот время в обрез.

— Нет, скажи правду, из каких ты будешь? — обращается он ко мне. — Я могу тебе доверить свой голос? По всему видать, я не успею сам проголосовать.
Точно знаю, за «Единую» не голосую.

Один из друзей не голосует вообще.

— Двадцать лет отсидел, — говорит хмуро.

— Ну и что? — спрашиваю.

— Поражение в правах…

Не поняла, говорит всерьез или иронизирует.

Второй товарищ Сергея Васильевича мне хорошо знаком. Это Андрей Орехов. Сын знаменитого печника, который складывал печи, словно песню пел.
Он так и говорил: настоящий кирпич имеет свой голос. Сыновья печника домовитые, рукастые ребята. Но в Мерети работы нет. Есть работа, как здесь говорят,
по случаю. И не по случаю существуют два занятия — охота и рыбалка.

Андрей определяется. Скорее всего, остановится на ЛДПР. Во-первых, потому что смешно. Во-вторых — всё понятно. Коронный номер Жириновского — это выкрик «Хватит!»
Дальнейшее не требуется: каждый заполняет «Хватит!» своим жизненным содержанием.

Но существует какой-то неизвестный мне сильный посыл, в результате которого ЛДПР и займет в нашем Меретском муниципальном образовании второе место.
Лукавая усмешка Андрея многое прояснит позднее.

Мой избирательный участок № 928 расположен в клубе, плохо отапливаемом.

Еще накануне Вера Борисова, глава поселения, осведомилась, надо ли мне приходить на участок.

«Холодно ведь!» — сказала она.

Я шла наблюдателем от партии «Яблоко».

— Ваш паспорт! — сурово потребовала председатель участковой избирательной комиссии, не назвав своего имени. — Без десяти восемь начнем опечатывать урны.

Вот и всё знакомство.

Воскресенье 4 декабря

8 утра. Громко зазвучал гимн. Стоим как на плацу. Возможно, так же стояли на пересчете в лагерях. Лица председателя и членов комиссии напряжены
и непроницаемы. От советской (пусть и лицемерной) интонации праздника не осталось и следа.

Интересуюсь, где мое место. Указывают на длинную узкую скамью ядовито-синего цвета, стоящую у входа.

— А как вести записи? — спрашиваю.

— У нас нет стола.

Назревает скандал. Приносят стол. Он тоже придвинут к входным дверям.

Нас, наблюдателей, четверо. Рядом со мной Роман, студент Новосибирского университета. Геолого-геофизический факультет. Наблюдатель от КПРФ.

Я не удержалась.

— Как странно, в добрые советские времена студенты Академгородка были либеральнее. Их нельзя было заподозрить в симпатиях правящей партии.

— Во-первых, мои дедушка и бабушка коммунисты. Сейчас не важно, какая партия победит. Важно, чтобы это была не «Единая Россия».

Два представителя «Единой России» заняли отдельные места. Вели себя пристойно. Не доминировали, с чем я неоднократно сталкивалась в Подмосковье.

Среди первых избирателей замечаю Николая и Лиду. Супружеская пара известна мне с давних времен. Николай стоит на клиросе в местной церкви.
Он же и звонарь.

Пытаюсь сделать первую съемку. Облом! Грозная председатель, которую зовут Татьяна Викторовна, запрещает пользоваться фотоаппаратом.

— Вы или представитель СМИ, или наблюдатель от партии. Один человек не может быть в двух статусах.

Мы с Романом решили, что я остаюсь наблюдателем. Живописные кадры жизни сельской глубинки остались только в памяти.

Первая поездка в старинное село Кротово. Девять километров пути. Мы едем кратчайшей дорогой. Нас ждут пятеро избирателей.
Когда-то здесь было мощное хозяйство фермера Василия Абрамова.
Два его сына — Дмитрий и Петр, — которых я хорошо знала, были работящие и непьющие. Главный доход шел от животноводства и бахчевых.
Да! Да! Бахчевые на полях, граничащих с алтайской землей,
не хуже астраханских.

Но случилась беда. Оба парня сели на девять лет. Дело темное. Ясно, что первыми драку начали не братья. А известный меретский вор Егорка,
не вылезавший из тюрем и наводивший страх на деревню, помер в результате драки. Деревня вынесла вердикт: «Егорка взял свое». Суд решил иначе.

Но уже освободился Петр. Он и стал нашим первым избирателем. Только за одно лето Петр заготовил на продажу 416 рулонов сена. Поставил курятник.
Вырастил бахчевые. Не озлобился.
Принял нас в отштукатуренном доме.

Красота Кротова неописуема. Повалил снег. К некоторым домам не подъехать. Ставим урну на капот машины.

— Господь! — не устаю взывать. — Не позволь отрезать электричество в Кротове. Свет — первая и последняя надежда на жизнь.

В одной избушке на курьих ножках живет Анатолий Калиновский. Отшельник. Девять лет ухаживал за матерью. Так и остался в развалюхе.

— А чё мне надо? Собрал 70 ведер картошки, 35 — отдал сыну.

— Не хватает женской руки, — я ищу мягкую формулировку увиденному.

— Нет! Баба ни к чему мне теперь.

Заглянула под крышку сковородки. Пусто.

— Утро еще зачалось. Успею…

Сесть бы да за жизнь поговорить, но надо уходить. А он остается жить в этой подслеповатой избенке.

— Не сумлевайся, — говорит он мне на прощание.

Во второй избенке, где живет Сергей Орехин, все еще спали, когда мы заявились на пороге.

Орехин был пьян с вечера, потому что завтра у него день рождения.

С трудом нашел паспорт. Еще с большим трудом поставил две свои подписи. Матом обложил бюллетень, состоящий из семи партий.
По-видимому, именно Сергей поставил галочки во все семь клеток. И вряд ли это было голосование «Против всех».

Все мы сбились в кучу на кухне. Из комнаты раздался женский крик. Незлобный. Появилась молодая пергидрольная блондинка в ночной рубашке.
Было ощущение, что она дотанцовывала какой-то танец и не совсем понимала, что здесь происходит. Появился еще один подвыпивший парень.
Дева приближалась ко мне со странной улыбкой. Я произнесла громко:
«До чего же может дойти род человеческий!» Лексика для нее была абсолютно новой и произвела ошеломляющее действие. Дева начала трезветь.

Мы двинулись в путь. На заметенную дорогу выбежал Серега и истошно заорал: «Паспорт! Где мой паспорт?!»
Мы прокричали, что у нас его нет.

Все лето эти ребята работали в ДРСУ. На зиму работы нет никакой.

Меретские пьяные известны своей неагрессивностью. Тяжелые чувства уносишь от этих встреч. Таким, как Сергей, всего по 40 лет. Бездействие губит их.
В недалеком прошлом они классные трактористы, бульдозеристы. Рабочие люди. Кажется, никто не несет никакой ответственности за их трудоустройство.

На территории Меретского муниципального образования нет следов сельского хозяйства. Как говорит Абрамов: «Если берешь кредит в мильён,
а возвращаешь три, кто же землей займется?!»

…Роман оказался профессиональным наблюдателем. Вел свой счет избирателей. Выходил курить только тогда, когда я оказывалась на месте. Был огорчен,
когда с урной № 2 по деревне поехали два наблюдателя от «Единой России». От других партий наблюдателей не было.

— Вот по домам и побеждает «Единая Россия», — говорю я.

— Не только там, — замечает Роман.

Успели затронуть ряд трепещущих проблем. Оказывается, Романа давно волнует тема, обозначенная учеными Потаниным и Ядринцевым: «Сибирь как колония».
Считает, что тема своевременная.

Заговорили о Ходорковском.

— К сожалению, — говорит Роман, — дело Ходорковского не стало таким резонансным для общественного мнения, как дело о Манежке.

…В середине дня мужчина лет пятидесяти пришел сделать заявление: агитационный материал за «Единую Россию» поступает непрерывно даже в день голосования.
Листовки от других партий в почтовые ящики не попали.

Председатель комиссии заявление не принимает: оно сделано несвоевременно.

Поездка по домам предсказуема. Пенсионерка баба Нина спрашивает: где Путин? А его в списках нет. Раньше пенсию месяцами задерживали, а как Путин заступил,
приносят день в день. Пенсия бабы Нины 4900 рублей.

— Может, после выборов подбавят или как? — спрашивает баба Нина.

Она сломала шейку бедра. Параллельно кровати приделана толстая жердь. Если баба Нина подтянется, тогда может сесть на кровати.

Ее муж Гоша отсидел 25 лет.
— Кого-то убил? — спрашиваю я.

— Ну… Когда это было-то… в 57-м году ещо!

Вышли из избы. Гоша продолжает тюремную тему.

— Я вот что тебе скажу, тюрьма жисть мне продлила. Мне 74 года, а кто их даст? — и дед Гоша смеется беззубым ртом.

Еще минута, и в безобидном старике забрезжил тюремный понт.

…Анатолий Сысоев — меретский философ. Инженер-конструктор по нестандартному оборудованию. Сегодня он может рассказать о некоторых «нестандартах».
Анатолий передвигается на костылях. Сердечник. Любит нашу «Новую газету» и не может ее никак выписать. Открыто голосует за «Патриотов России»,
потому что слышал речи ученого из этой партии. Его жена Алла Федоровна считает, что лучшая предвыборная речь была у Григория Явлинского.

— Она примечательна не только задачами, но и способами решения этих задач. Самая достойная речь, — говорит Алла.

Говорит об этом вслух, потому что не голосует.

19.30

Готовимся к закрытию участка. Прибегает запыхавшаяся женщина. Члены комиссии ее спрашивают:

— Светлана Александровна, сможете расписаться?

— Смогу, — неуверенно, пошатываясь, отвечает Светлана.

— Вы можете поставить галочку в бюллетене? Одну галочку. Против одной партии.

— Смогу, — говорит как заведенная.

— Светлана, а почему вы пришли к закрытию? — зачем-то спрашиваю я.

И — вдруг!

— Почему никто не спросит, как у меня отобрали рыбу? — почти в голос плачет Светлана.

— Кто у тебя отобрал? — спрашивает глава поселения Вера Васильевна и пытается обнять бедолагу.

— Рыбу отнял Геннадий Пирожков… Да не наш Пирожков, а сузунский… Там было три кило. Он составил протокол… А еще я купила шесть леденцов детям.

Светлана Соловьева, молодая женщина, лишенная родительских прав, подлежащая суду за браконьерство, безутешно плачет. Говорят, сожитель ее побивает.
Она продолжает с ним жить. Говорят, славная была девчушка. Сбилась. Сейчас мечется.

И так жалко делается от всего. От всей нашей неустроенной жизни. От холода в клубе. Оттого, что нет привычного на выборах буфета. Нет музыки. Нет туалета.
Нет участкового, потому что эта единица ликвидирована. И воду можно взять только из фляги, если она не пустая. В голове засела фраза из старинного текста:
«Славы нет для простого существования». Это про нас?

— Откуда вы взялись? — спрашивает Леха, слегка поддатый молодой человек. — Я видел вас в телевизоре.

— А вот и нет, — говорю я Лехе.

Он хочет рассказать одну историю. Всего-навсего — одну!

Это было в 2002 году. Их, гэрэушников из Бурятии, отправили в Чечню. Высадили в Бамуте. Сказали, что война кончилась, а их начали обстреливать.
Я говорю, что хорошо знаю Бамут. Бывала там не раз. Когда упоминаю Самашки, сердце Лехи заходится. Кто-то его вызывает на улицу.

Леха: «Ты, блин, понимаешь, что здесь, в Мерети, я встретил человека, который видел Бамут. Он сидит у меня в печенках, этот Бамут».

Правый глаз Лехи дергается. Кому-то кричит: «Проваливай, я здесь остаюсь».

Вот заезжаешь в тихую полусонную деревню и открывается тебе всамделишная жизнь с ее исконными проблемами, личными драмами, рядом с которыми мечты
единороссов об абсолютном большинстве в парламенте кажутся мечтой придурков, которым нечем заняться. И делается горько оттого, что дети Светланы не
получат ни шесть леденцов, которые она им припасла, ни судака, которого сузунский Пирожков конфисковал. Рано утром следующего дня Светлана Соловьева
придет в магазин и за 63 рубля купит «Портвейн», который выпускают в Нальчике. «Портвейн» почему-то белого цвета. Обо всем об этом расскажет мне
продавщица Галя Сухачева, чья мать не может получить квартиру как вдова участника войны. И Галя спрашивает, кому написать письмо о маме.

Мы приступаем к торжественному вскрытию урн. Стопка с «Единой Россией» растет непрерывно. Я знаю, что это голоса не только пенсионеров, боящихся потерять
свои пенсии. Когда мы завершили все свои дела и уже можно было кое о чем поговорить, я задала свой единственный вопрос: «Хотела бы я знать, как проголосовали
в Верх-Сузуне мои знакомые с автовокзала, которые твердо сказали: «Только не за «Единую…»

И вот тогда-то милейший полицейский из ДПС Евгений, который уже четвертые сутки живет в Мерети, произнес примечательные слова:
«Кого ни спросишь, все хают «Единую Россию», а потом идут и за нее голосуют. Когда узнают результат, возмущаются: «Фальсификация». А вспомни, как ты голосовал…»

Так почему голосуют за «Единую Россию» даже те, кто ее ненавидит?

— Боятся, — говорит моя меретская знакомая. — Нам на работе велели голосовать за «Единую Россию». Я была против, но очень боялась, что если приду, то проголосую,
как велели. И я — не пошла голосовать.

Результаты на нашем участке таковы (всего внесен в списки 551 человек, проголосовали 374):

На следующий день я спросила у главы поселения, чем вызвано второе место ЛДПР?

Вера Борисова: «Чаще всего за этим стоит голосование «Против всех». Многие молодые люди именно так определяют свой выбор».

Итак, на двух участках нашего муниципального образования 9 человек проголосовали за «Яблоко». Это большая удача. Не смейтесь!
Если учесть, что в деревне работают два центральных канала, эти 9 голосов — чудо из чудес.

P.S. Есть в Мерети круг людей, напряженно размышляющих над тем, что происходит в стране. Вера Федоровна — врач. Ученый.
Диагностику клещевого энцефалита впервые в стране поставила на поток. Внук Женя убедил бабушку, что надо попытаться изменить жизнь.
Голосование — один из способов. Голос Веры Федоровны среди тех девяти, которые отданы за «Яблоко»…

А наутро я иду в школу на урок. Мы пишем сочинение на тему из Сент-Экзюпери «Скажи мне, когда ты был счастлив». И это оказалось более
трудным делом, чем писать о горе-злосчастье. Об этом поговорим в другой раз.

Эльвира Горюхина
Обозреватель «Новой газеты»
http://www.novayagazeta.ru