Взято и отредактировано тут: Внуки Сибири: память в третьем поколении
Линк на страницу (откроется в новом окне)
Только зарегистрированные пользователи могут видеть фото.
О ДЕПОРТАЦИИ КАЛМЫКОВ ИЗ ШКОЛЬНЫХ СОЧИНЕНИЯЙ И ВОСПОМИНАНИЙ:
На первом этапе депортации с 28 по 31 декабря было выселено 93.139 калмыков.
Вторым этапом стала операция по выселению калмыков из Ростовской области - 2.684 человека (март 1944 года)
На третьем этапе депортации подверглись калмыки Сталинградской области- 1.178 человек (июнь 1944 года),
На четвёртом была осуществлена демобилизация калмыков-фронтовиков (15.000 человек, 1944 год)
Общее число калмыков составляло 120.000 человек.
Советский штамп «враги народа» используется в сочинениях и воспоминаниях то в прямом, то в иносказательном смысле.
«Врагами народа» именуются то кулаки, то калмыки, но когда мы читаем в сочинении:
тот, кто выселяет народы, и есть враг народа, нам как будто заново открывается прямой - буквальный смысл этого выражения.
Десятилетие, в течение которого школьники Элистинского лицея писали свои работы, 1993-2004 гг., показывает, как освобождается
общественное сознание от многих идеологических клише, постепенно отходя от текстов учебников советского времени.
Только зарегистрированные пользователи могут видеть фото.
Железная дорога, по которой везли калмыков в 1943-м это был путь неволи, и скотские вагоны были донельзя символичны.
Люди не имели прав, как скотина. Но они сохранили воспоминания, самыми тяжелыми из которых
являются воспоминания о пути в Сибирь. Железная дорога поменяла все позитивные коннотации кочевника,
связанные с мобильностью. От дороги ничего хорошего не ждали.
Тогда степные стыли, дали
Война вела кровавый счёт
Послал калмыкам мудрый Сталин
Подарок свой под Новый год.
И слёзы вдов и пыток кровь.
И скот ревел и вдовы выли.
Над Волгой мчались поезда.
Людей насильно увозили
В Сибирь на долгие года.
В Новосибирскую область, начиная с 11 по 15-16 января 1944 года, было подвезено к станциям назначения
(это было в основном крупным райцентром) 5 467 калмыцких семей с населением в них 16 379 человек,
из них составляли мужчины - 2 775, женщины - 4 438, дети от 14 до 16 лет - 2 207 человек, до 14 лет - 5 007,
старики - 1 952 человека.
В тех железнодорожных эшелонах, которые прибыли в Новосибирскую область, умерло 193 человека в дороге,
сразу в местах расселения по прибытию - 49 человек, 224 человека остались в больницах при райцентрах.
Опять же основную часть этого печального контингента составляли старики и дети.
******** **********
Моей маме было только пять лет, но она прекрасно помнит, как один раз группа детского сада, проходя мимо,
стала дразнить ее «калмычкой». Только по этим окрикам мама узнала, кто она по национальности.
Не любит она вспоминать об этом, все как-то отмалчивается со смущенной улыбкой, когда начинаешь расспрашивать.
На лице улыбка, а в глазах - боль.
******** **********
Предчувствие чего-то страшного, нереального не обманет мать моей бабушки, когда умрет от голода и холода Аркашка,
когда будут отдирать от холодного пола вагона труп ее брата, когда люди, точно мухи, будут падать со вторых полок замертво,
на головы сидящих внизу и когда она с ужасом увидит, что половина людей в вагоне уже не спит и не шевелится.
******** **********
Во многих сочинениях встречаются слова приходилось воровать, для того чтобы выжить.
Люди, поставленные на грань жизни и смерти, лишенные возможности честно зарабатывать себе на еду и одежду,
часто работавшие изо всех сил, но не получавшие ничего за свой тяжелый труд, пересматривали этические нормы мирного
времени. Они вынуждены были красть, чтобы жить. Действия людей, зафиксированные в рассказах и письмах самими авторами
как кражи, вряд ли можно квалифицировать как воровство. Ведь экстремальность ситуаций меняла нормы обычной этики
благополучной жизни. На войне как на войне. Недаром о людях, унесенных депортацией, чаще говорят «погиб/ла», нежели «умер/ла».
Только зарегистрированные пользователи могут видеть фото.
Депортация калмыков в антропологическом отношении началась с момента, когда калмыки были исключены вначале из советского общества
и почти сразу же - из сообщества человеческого. Это зафиксировано в воспоминаниях множеством слов, которые так или иначе отражали
нечеловеческий статус репрессированных:
скотный двор, скотские вагоны, скотская еда, нечеловеческие условия, околевшие трупы...
Привезли нас, мы сидели молча, озираясь, как звереныши в зоопарке...
Жили в первую зиму в конюшне…
Они устроились в амбаре для домашних животных…
Даже мышей с крысами там уже не было, да и не могло быть - уж очень холодно было там…
Тебя осматривают как какой-то скот...
Если подыхала лошадь, ели мясо…
Отец Батра Манджиевича, уйдя в лес за дровами, вскоре был найден околевшим…
Ее, такую страшную дикарку, увидели дети и погнали по селу, как собачонку, с улюлюканьем...
Местные подростки с огромными дворняжками ради забавы устраивали облаву на изголодавшихся людей...
Глас калмыцкого народа был подобен свисту одинокого суслика в степи...
Слово «людоеды» должно было закрепить практики исключения из человеческого ряда.
Трагическая повседневность тех лет передана школьником словом существовали.
Первые шаги в адаптации калмыков на новых местах начались, когда сибиряки увидели в нас людей.
Во многих сочинениях упоминается, что приехавших калмыков боялись местные жители, которым было сказано,
что везут людоедов. Такое обвинение, позволяло в свое время первым европейским колонизаторам безнаказанно
творить с туземцами все что угодно и избегать порицания за жестокость.
******** **********
На мой вопрос: «Как вы там жили», вопреки сложившемуся мнению бабушка ответила:
«Хорошо». Благодаря хорошим людям, которые были вокруг, жизнь не казалось тяжелой.
И моя мама говорит, что они провели обычное для всех детей того времени детство.
Учились, играли, лазили в чужие огороды за пасленом. Были такими же, как и все остальные дети,
не были лишены маленьких детских радостей.
******** **********
Красноречивым аргументом в этом споре является грустная статистика приведенных семейных рассказов.
Сто пятьдесят человек было завезено в то село - к весне осталось пятьдесят.
Бюри осталась в живых одна из одиннадцати детей.
Выжил один из девяти сыновей.
В Сибири бабушка потеряла десять братьев и сестру.
Моя бабушка - единственная выжившая девочка в семье, кроме нее было
еще три сына, а всего девять детей. Никто не знает, как их звали.
В вагоны для скота погрузили по сорок человек. По прибытии осталось
двадцать четыре человека.
Умерло восемь детей из шестнадцати, а также их отец.
Из этой группы, уехавшей на Север, человек сорок, в живых остался лишь один
парень.
Бабушке было суждено лишиться мужа, родителей, единственной сестры
и восьмерых детей.
******** **********
Только зарегистрированные пользователи могут видеть фото.
Бабушка рассказывала мне, что в их вагоне была женщина с двухмесячным ребенком на руках.
Но так как было нечего есть, у нее не было молока, ей нечем было кормить ребенка, она на одной из станций
вынесла ребенка из вагона и положила его на снег, такого беззащитного и маленького, но что поделаешь,
если не освободиться от ребенка, то умрут оба…
******** **********
Дорогой замерзло много народу - те, которые сидели ближе к дверям вагона.
На остановках сначала убирали трупы в задние вагоны, а затем поступала команда:
«два человека с мешком и ведрами на выход!» За баландой и хлебом на больших станциях.
Все были в шоке, особо говорить-то было некому, плакали.
******** **********
Ехали мы долго, голод и холод преследовал людей. Закоченевшие трупы отдирали от металлического пола
вагона прикладами ружей. Иногда приходилось отрезать часть трупа и выносить его, часто без руки или ноги,
- а иначе нельзя: металл примерзал к телу так, что отодрать было невозможно.
******** **********
Чем дальше мы ехали, тем чаще на остановках кричали, заглядывая в вагон: мертвые есть?
Меня мама берегла, старалась, чтобы я не видела сброшенные на землю трупы. И только однажды я их увидела.
Когда дверь открыли, перед глазами предстала изумительная снежная белизна, аж глазам больно, а небо голубое-голубое,
чистое-чистое. Солнце слепит глаза. Мама чуть замешкалась, мужчина ссадил меня, и я оказалась на земле.
Сначала ничего не видела, глаза слезились от снега и солнца. Немного проморгавшись, увидела, что стою прямо перед
какой-то громадной кучей. Руки, ноги, головы, ничего не могу понять, рассматриваю. Мама выскочила и затащила меня
обратно в вагон. А мне эта гора мертвых до сих пор снится. Особенно ярко врезался в память лежавший сверху старик
в заплатанной одежонке, в шапке на одно ухо. Лица не видела, но позднее, прочитав про деда Щукаря, всегда представляла
его таким, каким был тот, увиденный мною на верхушке горы из мертвых тел…
В пути я постоянно плакала…И никто меня не стыдил, не останавливал, не говорил: замолчи, надоела.
Однажды тетя Аля спросила у мамы: Шура, знаешь, почему она плачет? Мама вскинула голову, мол, почему?
Ведь у нее тоска, сказала мамина подруга. Я запомнила это слово, услышав в первый раз в жизни.
******** **********
Кормили нас в крупных городах - в Омске, Новосибирске, один раз в сутки. С нами ехали военные.
На остановках в очереди у котла народу много. Андрей Бембинов, когда подавал котелок, кричал
«Старшему лейтенанту погуще!»
Он так чудил. Все смеялись. Так за ним и осталось «Старшему лейтенанту погуще».
******** **********
Алексей Балакаев рассказывал о Бобиш Шатиновой и ее сыне.
Во время пути у нее пропало молоко, и все как могли помогали. Но когда у мальчика расстроился желудок,
в вагоне началась паника. Каждый, заботясь о своем чаде, настаивал на том, что он обречен.
«Выброси Баатра, ведь у тебя останется Борька! Одного легче выкормить!» - такие страшные слова кричала одна
из обезумевших матерей. Загнанная в тупик Бобиш не хотела и не могла выкинуть живого ребенка, но, обезумев от горя,
мать решилась на чудовищный шаг и, завернув ребенка в полушубок, шагнула к двери вагона.
Но преградила ей дорогу женщина, старше по возрасту. «Сядь на место!»…
Ребенку становилось все хуже и хуже, а соседи по вагону накинулись на ребенка, ругая самыми последними словами.
Однажды во время остановки она оставила свою кровинку в сугробе и, зажав уши, вернулась в вагон.
Но не выдержало сердце матери, выбежала она из вагона, обняла своего ребенка. По вагону разнеслись вести об этом
случае, и люди отдавали все, что у них осталось, и мальчик выжил, благодаря своей матери, и людям, приносившим бараний жир и масло.
******** **********
Было ей 32 года, когда рано утром 28 декабря к ним в дом вошел русский солдат и сказал, чтобы она быстро собрала теплые вещи:
их отправляют в Сибирь - всех! Потом солдат помог им собрать вещи, принес из амбара мешок муки и мешок зерна и донес все это
до клуба, где собирали всех жителей. Бабушка говорит, что ей очень повезло, что к ним пришел такой добрый солдат.
Она всю дорогу потом молилась за него, ведь мука и зерно им очень пригодились в первое время...
******** **********
В их дом постучали в три часа ночи. В дом вошли офицер и два вооруженных солдата. Зачитали указ и дали тридцать минут на сборы.
На столе стояла фотокарточка отца моей бабушки. Он воевал на фронте, был в звании офицера.
Когда они увидели ее, то, видимо, им стало чуть-чуть не по себе. И тогда офицер сказал: «это не мой указ, я нахожусь в подчинении».
Даже работникам репрессивной системы удавалось оставаться человеком, если человек этого желал.
******** **********
Только зарегистрированные пользователи могут видеть фото.
Кроме буржуйки, других удобств скотский вагон не предусматривал. Многие женщины, стесняясь мужчин,
перебирались под составом на другую сторону, чтобы там оправиться. Неповоротливые старые бабки не раз погибали
под колесами двинувшегося состава.
******** **********
Как поезд останавливался, люди успевали выскочить. Женщины, бедные, на обратную сторону состава переходили,
там справляли нужду. В вагоне была дыра в полу и абсолютная темнота, так что дело несколько упрощалось.
В вагоне было не до умывания. Воду не плеснешь, если расплескаешь, тут же замерзало, сам скользить будешь.
Вагон был буквально заиндевевший. Согревались, сидя абсолютно вплотную друг к другу. Я не помню сейчас,
как удавалось вообще спать. Но мы где-то, кажется, на 12-е сутки приехали.
******** **********
В холодном вагоне мать совсем слегла и ее, мертвую, скинули на одной из стоянок. А девочку приютила дальняя родственница.
Она ее прикрепила к своей семье, так как у нее были маленькие дети и старуха-мать. Девочка Шарка должна была стать нянькой,
домработницей и девочкой на побегушках за чашку чая. В дополнение она получала тумаки и побои. От такой каторги девочка
бежала и скиталась в лесу, выбегая на дорогу после проезжавших телег: вдруг повезет и какие-то огрызки ей достанутся.
Когда совсем похолодало, она стала на ночь прибиваться к жилью и ночевала, где придется. От людей пряталась, так как
опухла от голода, покрылась коростой и одежда превратилась в лохмотья. Однажды ее, такую страшную дикарку, увидели
дети и погнали по селу, как собачонку, с улюлюканьем. Насилу отбили две женщины-калмычки, привели домой, обмыли,
обстригли наголо, переодели в старые, но чистые тряпки и удивились, что она еще «ничего» (то есть не страшила).
Они поручили ей приглядывать за их маленькой ребятней, относились к ней по-дружески, и девочка расцвела, а тут вернулся
ее брат с фронта, и они зажили как все.
******** **********
Вместе с бабушкой поехали в Сибирь и две ее сестры: одной было восемнадцать лет, а другой десять.
Во время пути вода ценилась на вес золота. Они поочередно обсасывали гвоздь на стене, который был покрыт льдом.
******** **********
Сохранилась история, как в одном вагоне молодые парень и девушка прижимались друг к другу,
укрывшись одной солдатской шинелью. Старики молча выражали недовольство таким непристойным поведением,
а наутро оказалось, что оба замерзли, и неуместное для старших их объятье было последним.
******** **********
На стоянках все бежали по своим делам. Ее сосед на нарах повыше набрал ведро кипятка, и когда состав тронулся,
ведро опрокинулось на кормящую мать. Боль, крик! Но только на следующей стоянке их выгрузили и в больнице они скончались.
Остались три брата. Старшему Ивану было 13 лет, Павлу - 9 лет, а младшему - 6.
Их тоже взял в свою семью родственник отца, но от голода младший брат Саранг умер.
Мальчишки ходили перебирать картофель, там он наелся мерзлой картошки и скончался.
******** **********
Родина воспринимается как место, где калмыку хорошо по определению, поэтому у дедушки в течение этих
всех тринадцати лет открывалась старая рана, а когда они в 1957 г. вернулись, раны зажили.
******** **********
В пути калмыки делились последним: в вагоне люди переживали, думая, что по прибытии их убьют.
Под Семипалатинском бабушке приснилось, будто она с подругой нашла красный шарф, расшитый золотом.
Подруга предложила его поделить, но баба сказала, что если его разрезать, то он рассыпется, и забрала.
На том и проснулась. Сон вызвал усмешку со стороны студентов, и только умудренный жизнью старик,
убеленный сединами, попросил повторить приснившееся. Выслушав бабушку, он со слезами на глазах
расцеловал ее, объяснив, что калмыки не погибнут, но выживут и вернутся на родину…
******** **********
Когда они ехали на машине, моя бабушка увидела лису, которая бежала за машиной.
Про себя бабушка с грустью подумала, что это родная земля прощается с ними. Лиса долго бежала, а потом исчезла…
Моя бабушка со своими детьми возвратилась все-таки домой. И опять она увидела лису, бегущую за машиной.
Теперь она уже рассказала моему папе о прошлой встрече с лисой. Это означало, что наша земля в образе лисы
встречает нас и радуется нашему возвращению…
******** **********
Только зарегистрированные пользователи могут видеть фото.
Отзыв солдат с фронта:
В начале 1944 г. по приказу Наркомата обороны со всех фронтов и военных округов были отозваны калмыки.
За 1944 г. была осуществлена демобилизация более 15 тыс. воевавших калмыков. Фронтовиков отзывали в тыл
под предлогом создания калмыцкой национальной части на Урале. Всех военнослужащих сержантского и рядового состава,
а также курсантов военных училищ зачислили в 6-й запасной стрелковый полк 7-й запасной стрелковой бригады,
который дислоцировался на станции Кунгур Пермской железной дороги, а затем направили на строительство Широковской ГЭС.
Их было около семи тысяч - фронтовиков или еще не воевавших курсантов.
******** **********
В марте 1944 я служил на 4-м Украинском фронте в составе 293-го стрелкового полка, пока меня не сняли с фронта,
как нам объяснили командиры, для организации калмыцкой дивизии. Через некоторое время, когда нас собралось
довольно много, погрузили в товарные вагоны и отправили в Молотовскую область, в город Кунгур.
Оттуда переправили на станцию Половинку на строительство Широковской ГЭС.
Мы не могли понять: за что? Как такое могло произойти? Ведь нам командир говорил, что из нас будут формировать
национальную дивизию. На деле это оказалось ложью.
Разместили нас в бараках, где было очень холодно, и держали как преступников. Вскоре разделили по бригадам
и вывели на строительство электростанции. Работа была очень тяжелая. Сначала работал на подсобных работах,
потом участвовал на строительстве котлована. Приходилось выполнять различные земляные работы: долбили грунт,
копали траншеи, возили бетон и т.д. И все это делали с помощью лома, кирки, лопаты и тачки. Вскоре одежда износилась,
и нам выдали фуфайку и брюки, а обувь была из камеры на деревянной подошве. Одеты были как заключенные.
******** **********
Весной 1944 г. командиры и политработники калмыцкого происхождения были собраны в Ташкенте и Новосибирске, там демобилизованы
и направлены по месту нового расселения своих семей.
Отозванные с фронтов солдаты и сержанты не попали к своим семьям, их отправили на каторжные работы.
Хотя официально эта стройка имела название Широкстрой (строительство Широковской ГЭС), по существу это был один
из концентрационных трудовых лагерей, составивших систему ГУЛАГа.
Девятнадцатилетний юноша и тысячи его земляков подверглись жесточайшему испытанию на выживаемость.
Огромными, тяжелыми кирками, которые в руках удержать было нелегко, они добывали каменную породу в карьере.
Добытые глыбы на руках переносили к машинам. Изнуряющий, нечеловеческий труд с ежедневной нормой выработки
с кубометра камней и скудный паек быстро доводили людей до полного истощения. Не выполнивших норму заставляли
работать всю ночь или оставляли без пайка.
В этих нечеловеческих условиях содержались и женщины-фронтовички, которых было около двух десятков.
******** **********
Женщины жили отдельно, тоже в бараке, но нары у нас были одноярусные. Питание было очень плохое.
Я много раз видела, как молодые люди подбирали объедки из помойной ямы и варили их в своих котелках.
Мы, девушки, тоже хотели кушать, но терпели, в помойку не лазили.
******** **********
Кормили нас так отвратительно, что невозможно выразить словами. Ребята ходили по помойкам, собирали рыбьи головы, варили суп.
Собирали также картофельную кожуру, жарили ее на железных печурках и ели. За перевыполнение нормы давали дополнительное
питание - «премблюда». Это были ГЗ (горячий завтрак), который состоял из полуложки каши, и УДП (усиленный дополнительный паек)
- из двух крохотных оладушек.
После тяжелой изнурительной работы истощенные от плохого питания люди порой не могли подниматься на гору, падали и умирали
на дороге, не дойдя до барака. Мы не могли понять, чем нас кормят: не суп, не щи, поэтому эту похлебку мы называли баландой,
так как наливали нам на 4 человека один таз, в котором плавали четыре соленых помидора и больше ничего...
Тех, которые уже совсем не могли работать, пропускали через медицинские комиссии.
Врачи только изучали ягодицы, и если кроме кожи и костей ничего не обнаруживали, составляли акт о непригодности человека
к дальнейшей работе и отпускали на свободу.
...Говорили, езжай по месту жительства родных, туда, куда они высланы. На дорогу давали сухой паек: одну булку хлеба и одну селедку.
Голодный, истощенный человек, получив на руки паек, сразу съедал хлеб и селедку, а затем почти без остановки пил сырую воду.
Поэтому одни умирали, не доходя до железнодорожного вокзала, а другие - в пути.
******** **********
Только зарегистрированные пользователи могут видеть фото.
Фронтовики из Широклага приезжали в разное время, но все были одинаково беспомощны. Почти каждого из них выносили
из вагона на руках, еле живыми. Это были живые трупы, не способные самостоятельно держаться на ногах. Такое не стирается
из памяти. Хотя, по правде говоря, каждая семья была безмерно рада, что чей-то сын, брат или отец, пусть даже в таком состоянии,
объявляется из безвестности. Сегодня, знакомясь с документами, на основании которых актировали строителей-невольников
Широковской ГЭС, испытываешь холодную дрожь. Дистрофия 1 и 2 степени со стойкими отеками всего тела и ног, туберкулез легких,
пневмония, полное истощение - вот неполный перечень болезней, характеризующих состояние широклаговцев.
Несмотря на всю несправедливость и жестокость положения калмыков, боевых офицеров и солдат, в большинстве своем они
стремились доказать свою невиновность, оставались лояльными Сталину и верными коммунистическим идеям.
******** **********
Я оказался в Кунгуре и только здесь понял, что, что меня, как и других, прибывших сюда, самым циничным образом обманули.
Здесь нам стала известна судьба нашего народа, всех родных. Стала понятна и причина их молчания в последние месяцы.
Если даже письма и были отправлены, то цензура их изымала из почты и они до адресата не доходили.
Многие ребята очень сожалели, что при нас не было оружия. А то смогли бы постоять за свою красноармейскую честь,
за право воевать с врагом и за доброе имя своих близких. Каждый из нас столько раз видел смерть и был сам на волосок от нее,
что давно отбоялся… Во всяком случае мы рисковали собственной жизнью на поле боя не для того, чтобы оказаться в лагере для уголовников.
Ко всем страданиям вдобавок примешивалась обида, что нас, воинов-фронтовиков, держали за колючей проволокой, как уголовников,
пленных немцев, власовцев.
Прихожу в барак, а там вижу Пюрвю - живой скелет, впервые видел, как через ребра лихорадочно бьется сердце.
Он слабо позвал меня: «Иди, сдай за меня партвзносы»... Через три дня его не стало.
******** **********
Протестом против репрессий для бывших фронтовиков стали письма в Кремль и побеги на фронт.
«Настолько велика была вера в святое дело защиты Родины, что воины-калмыки убегали на фронт с Широклага,
но их ловили на железной дороге, чисто по внешности». Народная молва знает такие примеры, когда бежавшие из лагеря
калмыки-солдаты выдавали себя за казахов, отставших от своего состава, и, отвоевав до победы, возвращались в свои семьи
в Сибирь или были вынуждены скрываться, так как за побег, даже на фронт, грозило суровое уголовное наказание.
******** **********
Однажды подошел Михайлов Бембя и предложил: давай сбежим на фронт. И глядя на его худое лицо и запавшие глаза,
я сказал: у меня сил не хватит. Тогда он попросил у меня махорки. Я дал ему три стакана.
Уже в наши дни я встретился с ним в Элисте, он рассказывал про свой побег. Восемь раз они переходили реку Широкую,
чтобы запутать следы, но собаки не отставали. Вот тогда и помогла моя махорка. Бембя попал на фронт и закончил войну в Праге.
******** **********
Из госпиталя деда выписали 15 августа 1944 г. Так из Кадуйского района Вологодской области его отправили домой.
Сначала он оказался в Москве, потом поехал в Сталинград, где продал свои продукты, купил гражданскую одежду и, довольный,
решил ехать на Родину. Но не тут-то было. Случайно дедушка встретил первого калмыка (тоже возвращался домой), который
и сообщил ему эту страшную новость. Тогда молодой, холостой солдат решил вновь пойти на фронт, но ему ответили, что калмыки
им больше не нужны и что ему следует ехать в Сибирь. Переночевав на вокзале, он пешком отправился в свое родное село Малые Дербеты.
Там он встретил своих старых друзей (русских), погостил у них и вновь, пешком, пошел обратно в Сталинград. А его русские друзья из Малых
Дербет сказали ему: «Когда калмыки были, всем жилось хорошо. Мясо было. А сейчас - ничего. Из-за тысячи человек весь народ погубили».
Проделав такой путь, 1 сентября 1944 г. мой дед наконец-то приехал в Новосибирск.
******** **********
Только зарегистрированные пользователи могут видеть фото.
Калмыки оказались расселенными в самых разных уголках Советского Союза.
В начале февраля 1944 г. в Алтайском крае оказалось 22212 чел. (6167 семей),
в Красноярском крае - 24998 чел. (7525 семей),
в Новосибирской области - 16434 чел. (5435 семей),
в Омской области - 27069 чел. (8353 семей),
в Томской - 1848 чел. (660 семей),
в Казахской ССР - 2268 чел. (648 семей).
Калмыки были поселены и в северных районах страны:
в Тобольском - 1377 чел. (522 семьи),
в Ямало-Ненецком округе - 8548 чел. (2796 семей),
в Ханты-Мансийском - 5961 чел. (1760 семей),
а также в Тюменской области, Таймырском (Долгано-Ненецком) автономном округе.
Счастливчиками считались те калмыки, кто попал на поселение в Киргизию, Казахстан, где коренное население было
фенотипически более близким, а климат гораздо более теплым.
После смерти Сталина, когда режим спецпоселения был несколько смягчен, многие стремились перебраться в Киргизию или Казахстан.
Калмыки существенно выделялись среди местных жителей. Они были иными не только внешне. Многие не говорили по-русски,
поэтому коммуникации были затруднены. Прибывшие калмыки были культурно другими, часто не имели самых простых навыков
и умений, даже таких простых, как умение затопить печь. Их инакость была видна сибирякам с первого взгляда.
Было это средь зимы, которая в Сибири, как известно, без лютых морозов не бывает. А тут почти на всех незнакомцах была
легкая верхняя одежда, словно на дворе стояла еще ранняя осень. Одеяние некоторых имело странный вид. Много позже я узнал,
что на них была легкая национальная одежда. Обуты были люди тоже легко, во все кожаное. У одних сапоги на ногах, у других ботинки.
Это настолько контрастировало с зимним обликом сибиряков, что непроизвольно приковывало к себе внимание.
К тому же было видно, что люди измождены дорогой и голодны. Они едва держались на ногах.
******** **********
Зимой 1944 г. в наше село Корнилово, Красноярский край, привезли 50-60 семей калмыцкой национальности.
От холода и голода вымирали целыми семьями. Умершим не могли вырыть могилы, их часто оставляли под сугробами.
Весной черные смоляные косы ветрá разносили по селу, и останки умерших оставались на виду.
Через некоторое время (через два-три месяца ) осталась только одна калмыцкая семья....
******** **********
Первые контакты местных жителей с калмыками были в лучшем случае настороженными, а чаще - неприязненными и даже враждебными.
Привезли нас на какую-то станцию, было холодно, нас заставили собраться в кучу и ждать. Мы сидели молча, озираясь,
как звереныши в зоопарке. Несколько молодых парней вышли из дверей станции и, увидев нас, стали кричать на нас
и кидать заледенелым снегом. А один подбежал к корыту и достал оттуда мокрый лед. Он дал его двоим, и они стали кидать
его в нашего старика, который кричал им что-то. Они долго кидали в него, но он чудом уворачивался, и тогда один из них,
разозлившись, подбежал и пнул его в лицо сапогом, старик ударил его клюкой с самодельной резной ручкой.
После этого на старика набросилось еще трое, к ним присоединился и наш конвоир. Били долго, пока старик не затих и не захрипел,
глотая кровь. Такой была первая встреча «новоселов».
******** **********
Прибывших в сибирские места калмыков сопровождали слухи о том, что они людоеды.
Бывали случаи, когда выселенцев по приезде размещали на ночь в один барак, и местные жители, спасаясь от каннибалов,
заколачивали дверь и поджигали живых людей. В других деревнях в первые дни местные старики дежурили днем и ночью
по очереди, с топором и ружьем.
******** **********
Моя мама очень хорошо говорила по-русски, и она рассказывала, как пацаны, которые везли нас на совхозную ферму,
насмехались над нами и говорили, мол, зачем этих людоедов везти в село, лучше вывалить их в яр.
На что мама ответила им, что мы такие же люди как они, и даже разжалобила их.
Население здесь было из бывших русских кулаков. Вначале они к нам относились с опаской. Слышали, что мы людоеды,
и они своих детей долго не выпускали, а нас к своему дому близко не подпускали.
******** **********
Только зарегистрированные пользователи могут видеть фото.
Когда мы приехали на станцию, мы все увидели подводы с людьми. Они стояли совсем далеко от нашего эшелона.
Они, наверное, боялись нас, потому что мы были врагами народа. Как выяснилось позже - мне рассказали местные мальчишки -
им говорили, что мы людоеды, что мы убиваем их отцов, дедов на войне. Они стояли в стороне, в ожидании увидеть своих врагов,
страшных, уродливых мужиков. Но когда они увидели, что среди нас только старики, женщины, дети, они подошли поближе.
Нас всех брали по очереди. Мою семью, вернее, то что от нее осталось - умер дедушка - взяли и отвезли в Табунский район в село Новиково.
Эти устрашающие «сведения», вероятно, распускались умышленно, ведь слухи о каннибализме опережали калмыков в их сибирских
маршрутах и дошли до самых отдаленных мест. Значит, они не были случайными. Они также не могли быть плодом больного воображения
местных жителей, уж слишком часто в таком случае сибиряки из самых разных районов и сел упоминали людоедов.
******** **********
В первые годы отношение местного населения к нам время от времени беспричинно осложнялось.
Припоминаю такой нелепый инцидент. Как-то в Ужуре стали бесследно исчезать отдельные граждане.
Пошла молва, что их убивают калмыки, так как они людоеды. Некоторые жители поселка стали относиться к нам откровенно
враждебно. У нас же не было никакой возможности, чтобы пресечь сплетни и развеять подозрение. К нашему счастью, дело это
открылось совершенно случайно. Школьницы-подростки, играя в прятки во дворе у одной своей подружки, которая жила на улице
Рабочая, случайно нашли расчлененную женскую голову. Перепуганные девочки разбежались по домам и заявили родителям,
что видели «тетенькину голову». Милиция произвела в доме обыск, обнаружила готовые к продаже котлеты, холодец.
На огороде нашли закопанные человеческие кости. Выяснилось, что хозяйка дома заманивала домой разных людей,
проезжавших через поселок, и убивала, а из человеческого мяса готовила на продажу «еду».
Знакомым же говорила, что родственники из села Сосновка присылают ей мясопродукты на реализацию.
Она же и распускала слух, что калмыки - людоеды и убийства людей - дело их рук.
******** **********
Приезд. Жилище.
Одной из характеристик этнической или социальной группы является жилище.
В каких комнатах, землянках, домах, квартирах устраивались калмыки на новых местах?
Что было запланировано властью, какова была жилищная политика на местах?
Жилище всегда отражает социальный и экономический статус хозяина.
Жилье спецпереселенцев также отражало статус и степень адаптации в местное сообщество.
В приведенных ниже рассказах ясно прослеживается, как за тринадцать депортационных лет менялось
положение калмыков и из угла чужого дома, из палатки на льду, из землянки на несколько семей
люди переселялись в построенные для себя, собственные деревянные дома.
******** **********
Нас подселили к главному бухгалтеру колхоза Шерстюку Ивану Францевичу. Сам с Украины, он во время войны
убегал от немцев и попал аж туда. В семье их было четверо. И мы до весны прожили в этой семье. Мы с братом и мамой,
бабушка, наш дядя Кётяря с женой, тетей Халгой и их сын - всего семеро. Мы жили в одной комнате, не было ни одной кровати,
спали все на полу, а я спал на сибирской лавке. У сибиряков вместо стульев были лавочки вдоль стены шириной 30 см.
Когда мы жили дома, у нас была большая деревянная кровать. Меня укладывали к стенке, потом брата, с края ложилась мать.
Я мог через брата и мать перекатиться, упасть на пол и, не просыпаясь, спать на полу. А на доске в 30 см я умудрялся спать и не падал.
******** **********
Но после первых месяцев, а для многих и сразу надо было самим обустраивать жилье из нежилых помещений или рыть землянки
после того, как земля оттаяла. Места, где калмыки селились компактно в плохо обустроенных жилищах, видимо, настолько выделялись
на общем фоне своей экзотической нищетой, что часто получали среди местного населения и среди самих калмыков снисходительные и
ироничные названия, например, «Хотон», как назывались небольшие поселения родственников по-калмыцки, «Копай-город», «Калмыцкая АССР»
или калмыцкий участок.
******** **********
Из школы нас сразу переселили в заброшенный подвал - овощехранилище. Сырое, темное помещение длиной около 40-50 м.
В нем мы прожили почти до осени 1944 г. Условия скотские - не описать. Можно было только смотреть со слезами на глазах.
Сейчас вспоминаю и плачу. Многие умерли, не дожив до весны…
Летом из взрослых калмыков создали бригаду, которую окрестили «копай-город», и заставили копать для землянок ямы
глубиной около двух метров, шириной и длиной около 4-6 метров. Стены изнутри обмазали глиной, полом служило дно ямы.
Для входа и выхода сделали ступеньки, как в подвал, с одной стороны маленькое окошечко, соорудили в углу печку. От таких
обустройств ни света, ни тепла не получилось, но зато сырости было вдоволь. В эти землянки поселили по две-три семьи. Жить
пришлось в условиях полной антисанитарии. По сравнению с жизнью в первые полгода, практически, улучшения условий быта
не было. Поэтому люди сильно болели, а голод и холод еще больше усугубляли положение. И за зиму 1944-1945 гг. смерть унесла
очень много калмыков. В одной нашей землянке умерли шесть человек: мои сестра Зоя, братишка Володя; из трех человек другой
семьи (жена, муж и его брат) - все трое, и еще один солдат, пришедший из Широклага, но так и не успевший найти семью.
Только через три-четыре года некоторые, у кого были возможности, сложили саманные домики и выбрались из землянок.
Многие жили в тех землянках лет 7-8, а некоторые - вплоть до возвращения на родину. И то место, иронизируя, называли «Калмыцкая АССР».
******** **********
Выгрузили их в Алтайском крае, Рубцовском районе. Поселили их и еще одиннадцать семей в бараке, размером приблизительно
восемь на восемь. Условия были ужасные: зимой умерших людей не хоронили, а складывали в коридоре до весны, только весной трупы
хоронили, так как зимой невозможно было копать могилу; зимой ходили на кладбище ломали кресты, чтобы хоть как-то согреться;
на все двенадцать семей было всего две пары валенок.
******** **********
Как вспоминала моя знакомая, «бабка одна в бараке полы мыла из кружки, рукой побрызгает и подметает -
это значит, она никогда на деревянном полу не жила».
******** **********
Как отмечалось в одном донесении из Новосибирской области, в бараке Тимирязевского механического пункта с жилплощадью 34 кв. м.
размещалось 148 чел., на каждого жильца не приходилось и 0,3 кв.м., люди размещались на нарах в два-три яруса.
А в похожем помещении, площадью 28 кв. м., теснилось 131 человек. Я пытаюсь представить, как это возможно, и у меня не получается.
******** **********
Только зарегистрированные пользователи могут видеть фото.
Местные жители не только с сочувствием отнеслись к калмыкам, но и реально помогали благоустраиваться на новом месте.
Летом 1944 г. отец перевез нас в районный центр Чистоозерное, где он устроился работать на ремонтный завод.
Сначала мы жили в маленьком однокомнатном, барачного типа домике, пристроенном к бане, а затем буквально
за три-четыре воскресника рабочие завода нарезали дерна и поставили нам двухкомнатную избу. Потом пристроили
и третью комнату, из сеней шел теплый переход в пригон, где содержались коровы, овцы и бычок, которого заодно
с боровом забивали на зиму. Вырыли в избе и во дворе два погреба, чтобы хранить картофель и другие овощи до следующего
урожая.
******** **********
Дядя Эрдня жил в тайге. Работал на лесоучастке №5 авиационного завода имени Чкалова в Сузуне. Калмыки жили здесь в землянках,
которые напоминали дзоты: четыре столба по углам ямы, крыша накатом, вход по ступенькам вниз и одно крохотное отверстие - окошко.
Скудные вещи держали в мешках, ежедневно ожидая известия о возвращения домой.
Мысль, что отец воюет с фашистами, а нас загнали в такую даль бедствовать и страдать, да еще и жить в скотских условиях, не выходила из головы.
Оскорбляло и то, что установили режим спецучета. По сохранившемуся номеру полевой почты отца я написал ему на фронт и кое-что сообщил
об условиях жизни. От него, видимо, стало известно его командиру, который написал нашему начальству о боевых заслугах своего красноармейца.
Просил ли он за нас что-нибудь, не знаю. А вот реакция последовала быстро: семью с участка переселили в добротный деревянный дом
главного поселка. Позже к себе мы взяли и земляков.
Появились дома из сосновых срубов, поставленные самими выселенцами, казавшиеся нам пределом мечты.
Вот почему, наверное, снится мне наш сибирский дом из стройной, прямой, как стрела, сосны.
******** **********
Выживанию способствовали вера, молитвы и общение с буддийскими священнослужителями. Монахи и народные целители лечили
методами тибетской медицины, предсказывали возвращение домой. Калмыки продолжали тайно отмечать праздники Зул, Ур сар,
Цаган сар, зажигали лампадки, молились, тщательно пряча оставшиеся в семьях реликвии. Даже в самые тяжелые, голодные времена
совершали обряд - «дееж» - подношение божествам первой пиалы чая, первого кусочка хлеба и любой еды, с трудом добытые в ссылке.
Пища
Как вспоминают пятьдесят лет спустя многие, в тех бесчеловечных условиях ели кожуру от картошки, ели и падаль со скотомогильников
- все было.
В отчетах НКВД докладывалось, что «отмечено много случаев употребления калмыками в пищу трупов павших лошадей и других животных,
зачастую в сыром виде».
Для калмыков в обычное «кризисное» время - во время мора, падежа скота, при стихийных бедствиях и эпидемиях такой кризисной пищей,
основой питания был калмыцкий чай. Для экстремальных условий депортации - суперкризисной пищей стала падаль, которую старались
по возможности каким-то образом приготовить. Шло в пищу и многое другое, что отдаленно напоминало еду, но могло заглушить постоянное
чувство голода.
Этот вечер запомнился ясно:
Мяса - полное, с верхом, ведро.
Падаль? - Пусть! Но ведь все-таки - мясо!
Много лучше, чем ничего!
Этих павших овец всю зиму
Вместе с Надей Басан свежевал.
Голод валом косил скотину
Но калмыков от смерти спасал!
******** **********
Первое время мы жили в землянках и питались тем, что могли добывать, собирали кору деревьев и коренья, ходили по дворам
и попрошайничали, выполняли какую-нибудь мелкую работу, а так как колхоз был бедным, мы часто голодали.
Наши родители, не выдержав суровых испытаний, умерли, мы остались втроем. Весной 1944 г. мальчишки натравили на маленькую
племянницу собак, и от укусов и испуга она умерла.
******** **********
Чтобы выжить, весной мы ходили собирать мерзлую картошку. Ходили также и на скотомогильники, там раскапывали трупы околевших
от болезни животных в поисках мяса. Варили то, что удавалось найти. У меня в семье умерли семь человек.
С 1944 по март 1945 г. я похоронила двух маленьких братишек, отца и своего грудного сына. Сын мой умер от голода.
Он съел все мясо на своих пальцах (видимо обсосал до кости - Э.Г.), так как кормить его было нечем.
Я была голодна, грудное молоко пропало. В период с 46 по 1950 г. я похоронила еще троих: двух детей и мать.
******** **********
Постоянное чувство голода, жуткий холод мучили людей. Многие не перенесли этого, тяжело заболел маленький мальчик,
брат Нины и Клавы. Когда они приехали в село, его сразу же положили в больницу. Ему необходимы были нормальные условия жизни.
Но как их обеспечить, если местное население настроено враждебно, своих личных вещей почти нет, дети постоянно голодают?
Мать устроилась на работу, но получала очень мало. Единственное, что она могла себе позволить - это одно яичко, даже не каждый день,
чтобы покормить ребенка. Обычно утром она поручала дочерям купить на рынке яйцо и отнести братику, а сама приходила вечером
и сидела голодная у постели больного сына до утра. Недолго прожил сын, умер, и она узнала об этом, придя в больницу навестить сына.
А Нина и Клава купили яйцо и принесли малышу, но, узнав, что он умер, плакала только Нина, она была старше и уже все понимала,
а младшая, Клава поняла только то, что теперь можно будет съесть яйцо….
******** **********
Тяжелое положение калмыков продолжалось, работу найти было трудно, а кормить семьи было необходимо, иначе от голода
умерли бы все. Другой возможности у репрессированных калмыков поесть, кроме как снова украв скот, часто не было.
Выход нашелся такой. Самые слабые, больные люди, которые не надеялись выжить, были готовы взять вину на себя, предварительно
обговорив, кто из оставшихся берется вырастить и воспитать их детей и внуков.
******** **********
[img]http://photo.susun.ru/r.php5/cepbiu_1544395561.jpg[/img]
Делали мучную похлебку, дети собирали в поле колоски. Рядом раньше было зернохранилище, поэтому зимой они привозили
на санках мерзлую землю, в доме промывали ее и из 5-6 больших кусков земли намывали одну-две чашки зерна.
******** **********
Материальное и продовольственное положение калмыков в новых местах поселений было катастрофическим.
Так, заместитель начальника управления НКВД по Омской области писал на имя Л. Берии:
«В связи с исключительно тяжелым продовольственным обеспечением случаи опухания на почве голода калмыков-переселенцев
приняли массовый характер».
******** **********
В первую зиму люди часто ели картофельную кожуру, предварительно очистив от грязи, жарили на печке. Многие спасались
лепешками из жмыха. Ежедневной едой в Сибири была картошка, в рыболовецких хозяйствах - рыба, вернее, головы, хвосты
и потроха. Чай калмыцкий варили из белоголовника, из листьев черной смородины и яблони, из трав.
А еще так: можно было поджарить в чугуне горсть муки без масла, залить водой, посолить - и чай готов.
******** **********
Продуктов не было. Питались только хлебом и кипятком.
Работающим давали 500, детям - 300, взрослым иждивенцам - 200 граммов хлеба.
Чай иногда заваривали сушенной луковой кожурой.
******** **********
Председатель колхоза старался поддержать нас, помочь чем-нибудь. Бывало, он тайком от жены прятал горячие пирожки
за пазухой, улучив момент, спешил огородами к нам, чтобы угостить нас. Жена его удивлялась: где пирожки?
А он, не моргнув глазом, утверждал: я все съел. Те пирожки для нас до сих пор дороже и вкуснее всех лакомств, которые мы
позже вкусили в годы благополучной жизни…
В 45-м г. вернулся с фронта раненый брат Михаил. Привез нам гостинцы - по одному бублику и кусочку сахара.
Какой это был подарок для нас, даже хлеба не видевших! Мы боялись его откусить, лизнем уголок кусочка и держим его
в руке, смотрим, потом снова повторяем и так тянули удовольствие. Когда чуть обжились, многие калмыки каким-то образом
стали доставать кирпичный чай, а он был завернут в фольгу. Я ее разглаживала ложкой, потом разрезала на ровные пластинки
и эти золотинки обменивала на картошку или кусочек лепешки. То, что обменяю, положу в карман фуфайки и несу домой маме
и племяннику.
******** **********
Нас в поселении было много. Мы старались поддерживать свои традиции. Конечно, в меру возможностей.
В дни калмыцких праздников, пусть даже иногда почти условно, но заглядывали друг к другу и отмечали. Одно время даже
приспособились гнать калмыцкую молочную водку. Закоперщиками были моя бабушка Эренжен Парскановна и ее приятельница, мать Цагады
Ункурова. Они хорошо знали свое дело, а молока хватало, так как сибирские коровы отличались высокой молочностью.
Поэтому удавалось произвести популярный напиток калмыцкую араку не только на собственные нужды, но оставался он и для угощения гостей.
******** **********
Лесная промышленность тех лет была практически единственной приносящей валюту отраслью народного хозяйства СССР.
Поэтому всех трудоспособных спецпереселенцев старались направить на лесозаготовительные предприятия. Женщины, которые
никогда до того не работали в общественном производстве, должны были идти на ту работу, на которую посылали местные власти, - лесоповал.
Нам говорят: вы будете лес пилить на участке, веники делать, потом этот лес сплавлять будете, мы вас научим.
Будете плоты строить. Вот это ваша основная работа. - Мы никогда деревьев не видели, как к ним подходить? Дерево упадет, нас убьет.
- Ничего, вам все бригадир расскажет. С какой стороны подходить, с какой стороны подпилить, когда ветрено. Научит, как сучья убрать,
как потом пилить, на какие размеры, как правильно укладывать. У вас будет норма, трудодень надо будет вырабатывать.
Если неправильно сложите, придется заново перекладывать. Научат, как правильно основания сделать, как это будет наращиваться.
Как правильно делянки прочищать, чтобы за вами хворост не оставался.
В общем, наши мамы, сестры стали лесорубами, пилили все вручную. Тогда же не было электропил. Ладно, летом, а зимой -
по колено в снегу, норму же надо выполнять. Хорошо, что все женщины были молоды.
******** **********
Зимой всех молодых девушек отправляли на лесоповал. Каждый день с пилой, с топором на поясе, на лыжах мы добирались
до леса. Если мы до темноты не успевали вернуться домой, зарывались в сугроб и так ночевали. И так всю зиму.
******** **********
Они попали в Новосибирскую область, где Булгун устроилась работать на лесоповале. Жизнь была очень тяжелой,
житье в бараке, постоянное голодание, антисанитария отрицательно влияли на состояние здоровья, но Булгун стойко переносила
тяготы, борясь за жизнь сестры и свою. Как оказалось, это было только начало ее мучений. Примерно спустя два года после приезда
в Сибирь Булгун постигло несчастье, на лесоповале на нее упало дерево, оставив ее на всю жизнь калекой. Около года она не могла
работать, выжила лишь благодаря помощи сибиряков и врачей, но навсегда она перестала расти, так и осталась ниже нормального
роста, с горбом на спине.
******** **********
Норма на лесоповале была двенадцать кубометров дров, а норма хлеба - 600 граммов и выдавали только в том случае,
если была выполнена норма лесозаготовки. Если нормы нет, то и хлеба не давали. Заставляли выполнять норму под страхом голодной смерти.
******** **********
В 1946 г. нас снова погнали дальше, так как деловой лес на нашем участке кончился. Нашу и еще две семьи калмыков отправили на Тупик.
Тупик - это название станции, где мы жили. Здесь снова стали работать на лесоповале. Летом меня направляли даже на лесосплав, где работа
еще тяжелее и опаснее. Жили мы очень трудно. За работу деньги нам не платили. Зато заставляли подписываться на госзаем и выдавали облигации.
А что с ними делать, на них ведь продуктов или одежды не купишь. Поэтому в свободное время я ходила к начальству мыть полы, убирать скотные дворы.
Всю эту работу я делала за тарелку борща или за старую ситцевую юбку и другие обноски. Вскоре выяснилось, что главный бухгалтер и инженер
занимались махинациями…
Новое начальство значительно улучшило наше положение. Стали платить заработную плату, а в 1949 г. я впервые получила отпуск.
******** **********
При этом многие женщины, которые взяли с собой швейную машину, подрабатывали индивидуальными заказами на пошив одежды,
поскольку «сибирячки ведь шить особенно не умели». Как рассказывала мне знакомая, ее бабушка, хорошо умевшая шить, в Сибири
шла со швейной машиной в деревню, где в течение недели обшивала ее жителей, а потом возвращалась с мешком продуктов для всей
семьи. Опыт пошива на заказ как способ прокормить семью был довольно распространен, так же кормили свои семьи калмычки
в белой эмиграции. Почти все женщины, кто сумел захватить из дома швейную машинку, зарабатывали шитьем, и их семьи не голодали.
[img]http://photo.susun.ru/r.php5/cepbiu_1544393900.jpg[/img]
Для того чтобы прокормить семью, бабушка брала работу. Она получала рваные полушубки, перекрашивала и перешивала вручную,
то есть превращала их в целые. Из лоскутков шила длинные теплые варежки и продавала или меняла на ведро картошки или две булки
хлеба на станции.
******** **********
Но наряду с хорошими показателями в работе часть спецпереселенцев-калмыков к труду относится неудовлетворительно,
нормы выработки не выполняет - заработок последних очень низок. Основными причинами этого служат необеспеченность
спецпереселенцев одеждой и обувью, а также тяжелые материальные условия. Фактов массового уклонения спецпереселенцев-калмыков
от работы нет.
******** **********
Я работала с четырех утра до поздней ночи: рубила лес, с утра собирала ягоды в лесу и до работы старалась продать,
а после работы и в воскресенье косила траву, копала огороды для других людей, делала все то, что давало хоть какой-нибудь
доход. К 18 годам мне удалось приобрести небольшой домик и корову благодаря тяжелому почти 20-часовому рабочему дню.
В свободное время я постоянно работала.
******** **********
Большинство калмыков в свободное время читали, если находили книги или журналы на русском языке,
изредка ходили в кино, еще немое тогда привозили, ходили в гости друг к другу. Женщины постоянно что-то
шили, латали, вязали, штопали. А мужчин - калмыков вообще мало помню, говорили, что их с армии вообще
всех согнали в концлагеря на Урале, там многие умерли от болезней и непосильного труда.
******** **********
В семье работали отец ночью, а мать днем, потому что валенки были одни на всю семью.
В 1944 г. нам выдали четыре метра мешковины и телочку. Мать сшила платье, но чулок не было, и она обматывала себя старьем.
******** **********
Похоронив отца с болью в сердце, бабушка полностью отдалась работе. В свободное время она стала шить на заказ.
Шила платья, рубашки, штаны, тулупы для мужчин, вязала платки, кружевные оборки для покрывала на кровать,
носки и так далее. За ее работу русские женщины приносили еду. У нее было все, что нужно человеку, чтобы выжить в этом суровом климате.
******** **********
Я знал, что мой народ
в лесах Сибири
Нашел друзей и вновь душой окреп
Средь лучших русских,
Средь щедрейших в мире
Деливших с нами
И судьбу, и хлеб.
Калмыки-степняки в Сибири приобрели первый опыт огородничества. Конечно, в голодное время выбирать не приходилось,
и калмыки учились у соседей необходимым земледельческим знаниям и навыкам. С другой стороны, этому способствовали решение
государства поддержать вымирающий от голода народ и проводимая «агитация о необходимости заниматься разведением своих огородов
на выделенных земельных участках. Так, только в Новосибирской области в 1945 г. было обработано 575 га индивидуальных огородов,
а в 1946 г. - уже 777 га».
Самым трудным было освоение земли: выкорчевывали деревья и кустарники, снимали дерн, потом только перекапывали землю
и получался огород. В подготовленную землю в первый год сеяли просо или рожь, в следующие годы сажали картофель.
Картошка хорошо росла, особенно «берлинка». Просо рушили и превращали в пшено. Рожь толкли в ступках, мололи на муку в жернове…
Так постепенно привыкали к сибирскому холоду, труду, образу жизни.
******** **********
[img]http://photo.susun.ru/r.php5/cepbiu_1544395600.jpg[/img]
В 1949 г. я построил себе дом. Появился свой огород в 15 соток, где сажали картошку. Снимали отменный урожай.
2-3 куста давали ведро картофеля. Под полом дома был большой подвал кубов на 15. Осенью он полностью заполнялся
картошкой. Держали и дойную козу. Постепенно жизнь стала налаживаться.
******** **********
Изменение в социально-профессиональной структуре среди калмыков было заметно уже в те годы.
Так, Д.Пюрвеев писал в 1952 г.:
«И теперь калмыки не те, что вы знали 10-15 лет тому назад. Они теперь работают на крупных заводах и фабриках,
они пользуются железной дорогой, они работают в высокомеханизированных совхозах, МТС-ах и они общаются со
многими советскими народностями. На этой основе у них расширился кругозор, выросло сознание…».
******** **********
На элеваторе у нас работала очень красивая женщина (калмычка), она резко выделялась среди окружающих
своими манерами, умением выглядеть элегантно. Я не помню сейчас, кем она была до Сибири, но что она была хорошо
образованной женщиной - это точно. Она разговаривала с казахами, татарами на их родном языке, хорошо, без акцента
говорила по-русски. Как-то я сидел и готовил уроки, мне тяжело давались геометрия и алгебра. Женщина эта как раз зашла
к нам в машинное отделение. Спросила меня, над чем я мучаюсь, и легко и просто объяснила мне теоремы. Потом я не
раз просил ее помочь мне в решении задач.
На элеваторе работал грузчиком калмык средних лет, у него было прозвище - «Пушкин».
Когда наши двигатели стояли, этот калмык читал нам вслух стихи - Пушкина, Лермонтова.
За это и за его курчавые волосы его и прозвали Пушкиным. Наше машинное отделение было ответственно
за стенгазету. «Пушкина» мы попросили ее редактировать, и кроме этого он писал в газету шуточные стихи.
******** **********
В отличие от части сосланных чеченцев и ингушей, пытавшихся избегать интеграции в советское общество, для чего они
стремились не регистрировать новорожденных детей, позже не посылать их в школу, а молодежь предпочитала не вступать
в комсомол, практически все калмыки изо всех сил старались быть не хуже других советских людей. Они заводили дружеские
отношения с соседями, сослуживцами, одноклассниками, отмечали праздники и участвовали в самодеятельности и других видах
общественной жизни.
Комендатура
Самой тягостной повинностью для всех совершеннолетних калмыков, как свидетельствуют многие воспоминания, было ежемесячное
посещение комендатуры. Чтобы доказать, что калмык не сбежал с места приписки, ему приходилось с 16-летнего возраста каждый
месяц в назначенный день и час являться в местную комендатуру для регистрации. Эта процедура воспринималась как наиболее
унизительная, она ежемесячно напоминала человеку о его низком статусе наказанного, о его принадлежности к народу-изгою.
«Самым унизительным было ходить ежемесячно отмечаться в комендатуру». Казалось бы, что в этом такого, кроме символического
унижения - расписаться, что ты на месте, не сбежал, что твое наказание продолжается? Но эта процедура сопровождалась беседой
с комендантом, который, чтобы выслужиться, чтобы показать свою «работу», вполне мог «пришить» любое антисоветское дело.
Как рассказывала респондентка, «комендант был очень строгим, и мы между собой в шутку называли его богом, потому что как
он скажет, так и будет». Если взрослые были всегда начеку, то неопытные подростки могли проговориться о чем-то таком, что
недоброжелательным комендантом было бы представлено как донос. Неудивительно, что детям, выросшим в Сибири, взрослые
обычно убавляли возраст, чтобы отсрочить обязанность подростка ходить к коменданту, и только много позже, перед выходом
на пенсию, постаревшие сибирские дети спохватывались и торопились в архивы за подтверждением своего действительного года рождения.
Режим проживания в спецпоселении запрещал калмыкам без разрешения покидать свой населенный пункт.
За самовольную отлучку с места проживания виновный мог быть наказан длительным сроком тюремного заключения,
с 1948 г. - на двадцать лет исправительных работ, фактически это был смертный приговор.
Долгое время единственной причиной, которая считалась достаточной для переезда из одного места в другое, было только воссоединение семьи.
******** **********
В комендатуре спрашивали, кто чем занимается, что против советской власти говорят, нам передавайте,
а мы их судить будем. А все плачут, ничего не говорят.
******** **********
Но тут подстерегало меня еще одно позорище. Поскольку исполнилось мне 16 лет, сразу же поставили на спецучет.
Это означало, что я должна буду находиться под постоянным наблюдением комендатуры и ежемесячно приходить
отмечаться, давать подписку, что никуда не сбегу. С того времени прошло много десятилетий, но не могу вспоминать
без содрогания то, как меня, уезжающую на учебу, сопровождал вооруженный комендант и сдавал там под расписку.
******** **********
Училась, но не ходила отмечаться. Как-то прихожу с практики, а мне говорят: тебя ищет комендант.
Я чуть было не лишилась дара речи. Ведь никто до этого не знал, что я ссыльная и нахожусь на специальном учете, под надзором.
Комендант встретил меня разъяренный, начал кричать, пугать, что посадит.
Я обозлилась:
Вы понимаете, что мне стыдно, больно? - кричу ему в ответ, плача - Мне, дочери фронтовика, погибшего за Родину,
воспитаннице советского детдома, комсомолке, легче идти на виселицу, чем к вам, в комендатуру!
Идешь, а под ногами будто земля горит. Мне кажется, что каждый тычет пальцем в мою сторону как на предательницу.
За что? Почему? Вы это можете понять?
Комендант был человеком в возрасте и не мог не внять моей мольбе, поэтому тут же сменил тон.
Я понимаю, - сказал он, глубоко вздохнув, - но и ты, дочка, должна меня понять. Порядки такие, и никому не дано
их нарушать, ни тебе, ни мне. Давай договоримся так: приходи тихонько, расписывайся и уходи. Никто знать не будет.
******** **********
[img]http://photo.susun.ru/r.php5/cepbiu_1544395629.jpg[/img]
Роль коменданта была так важна, что даже через шесть десятилетий люди легко помнили их имена.
«Сначала был комендант Одинцов, очень был строгий, даже на базар поехать нужно было просить его разрешения.
Потом Давыденко, он был мягче, а потом был Ярлыков, при нем уже разрешили без пропуска ездить».
Должность коменданта занимали разные люди, которые по-разному относились к своим обязанностям и видели в спецпереселенцах
кто врагов народа, а кто - несчастных людей.
******** **********
В 1945 году мне пришло письмо от мужа. Он писал, что на фронте. Письмо показала коменданту, чтобы доказать, что мы, калмыки,
прежде всего, мой муж, - не враг народа. В ответ комендант на меня накричал, обозвал моего мужа бандитом, письмо - подделкой и разорвал его.
Не дал даже собрать его клочки. Так я лишилась единственного письма от мужа.
******** **********
Репрессивная система создавала свой репрессивный аппарат надзора и администрирования над спецпереселенцами.
Из прибывшего контингента сотрудники спецкомендатур должны были создать работоспособный агентурный аппарат.
Так, в соответствии с докладной запиской начальника УМВД по Новосибирской области на 1 июля 1946 г. агентура
«состояла из 674 чел. (52 агента, 20 резидентов, 603 осведомителя).
Выявлено и взято в агентурную разработку 2140 человек различного предательского и антисоветского элемента…
на оперативный учет нами взято 19,6 % от взрослого калмыцкого населения».
В этой атмосфере недоверия даже «подростки все хотели выжить и боялись говорить лишнее».
Каждый десятый был назначен старшим и обязан был по утрам и вечерам докладывать дежурному по комендатуре
о всех происшествиях, разговорах.
Начальную школу я закончила на «отлично», у меня сохранились похвальные грамоты с портретами Ленина и Сталина.
Ко мне все относились хорошо. Я любила свою школу, родители приходили на собрания, концерты. Вот был такой случай -
меня как отличницу направили на первый пионерский слет в области. Радостная прибегаю домой и сообщаю новость, что я
одна от школы еду, десять человек от района направляются в Омск, смотрю, родители не реагируют. Они по-башкирски
говорили, когда обсуждали секретные дела. - Что же делать она на учете в комендатуре. Ее не пустят. Что делать?
А мама говорит: ты сходи к соседу энкаведешнику, честно расскажи. Зачем ребенку праздник омрачать.
Я не понимаю и твержу им: нам сказали всем, кто едет на слет, купить новый пионерский галстук, белую кофту, черную юбку.
Галстук у меня был, но все остальное трудно было купить. Пошли искать, искали-искали: белой кофты нет, есть бежевая блузка,
мама меня успокаивает, а я все твержу: белую же сказали. Один день прошел, другой. А папа в это время добивался моего
разрешения на выезд. Мы купили желтоватую шелковую кофту и черную юбку. Вдруг папа приходит радостный - среди сопровождающих
поедет один сотрудник комендатуры, одетый в гражданское, как будто учитель, дочка даже знать не будет. Я и не знала, радостная поехала на слет.
******** **********
В первый раз я видела демонстрацию 7 ноября, аж голова закружилась. Впечатление было неизгладимое. Мы остановились на станции юннатов.
А слет проходил в драмтеатре. Мы поехали организованно на регистрацию. Такое красивое здание. Широкая мраморная лестница.
Я тогда что понимала? Иду, любуюсь, все так красиво, чисто. Вдруг, в углу, на площадке, огромный медведь стоит. Я кричу: Аю! - медведь!
А русские женщины не поняли, мне говорят: что ты? Он не живой, это чучело! Я дар речи потеряла, потому что всю жизнь боялась медведя,
еще когда мы жили в тайге. Видимо, осталась доминанта. Потом я сама смеялась над собой, дома рассказывала по-калмыцки: Аюгас əəчкүв би.
Ики гидг аю тенд зоhсчана - Я медведя испугалась. Большой такой медведь там стоял!
Потом мы хороводили, танцевали. Подошел ко мне мальчик, спрашивал, как меня зовут, думал, что я казашка. Целую неделю жили там.
В Омске жила наша Таня, работала на заводе. Домашние ей сообщили обо мне, она меня посетила, мы так хорошо встретились, но забрать
меня к себе она не могла, мне нельзя было уходить. Это был первый областной слет пионеров.
Потом меня моя дочь Кема спрашивала: когда ты была пионеркой, что-нибудь было интересное?
О-го-го, какая честь была для меня, спецпереселенки, ездить на слет в сопровождении работника комендатуры.
******** **********
В первый класс я пошел в 55-м. Надолго мне запомнилось. Учительница у нас была Таисия Тимофеевна Бродина.
Что-то я натворил, и она меня наказала. Я заплакал. И она мне сказала: что ты, Олег, плачешь.
Вот когда ты Родине изменишь как твои родители, тогда будешь плакать, а сейчас тебе рано плакать.
Это учительница, в первом классе. В нашем классе я был один калмык, а потом пришел Вася Ходжинов,
был один татарин. Это все по мелочам накапливалось. В пионеры меня при
