«Счастье все равно не такое»

Редактор: cepbiu
Опубликовано: 19.01.2012

Дивное село Мереть. Южная точка Новосибирской области. На небольшой речке Меретке покоятся острова, на них мощные вековые деревья. На краю деревни возвышается Елбань —
священное место для всех меретских поколений. Древнейшие захоронения, обозначенные как археологическая ценность. Стоит какому-нибудь шустрому деляге начать возить песок
с Елбани, поднимется вся деревня.

Каждый раз, когда приезжаю в Мереть, иду в школу. По Сузунскому району, которому принадлежит деревня, бродит слух: самые красивые дети рождаются именно в Мерети.
Я в это верю. И нет других детей, которые бы сразу превращались в слух, когда ты произносишь первое слово.

Мы много писали сочинений за эти годы. О многом говорили. Но в этот декабрьский день, сразу после выборов, мне не терпелось спросить их о счастье.
Детство — автономное царство, как бы оно ни зависело от взрослых. Ведь должны быть счастливые минуты, которые закладываются в фонд счастливых воспоминаний,
образуя внутренний тыл личности, куда можно отступить от наступающих невзгод. Мой друг, великий педагог Шалва Амонашвили десятилетиями строил (и построил!)
школу счастья. Я много раз бывала там и тоже давала уроки. В этой школе не избавляли детей от трудностей. Напряжения любого порядка: интеллектуального,
эмоционального — становились содержанием задач, которые ребенок решал вместе с учителем на равных. Жизнь как творчество в самом сокровенном значении этого
слова была сутью школьной жизни.

Сегодня сельская школа сама по себе счастья приносит мало. Она выживает, и выживает трудно. Старшеклассники три раза в неделю едут за 30 километров по
ужасающей дороге в районную школу изучать те предметы (а их шесть), по которым нет преподавателей. А их и быть не может: кто же кинется в село без жилья, да
за копеечную зарплату. Дети возвращаются в седьмом часу (потому что занимаются во вторую смену) и в кромешной тьме добираются до дома. Фонари зажглись только
в день выборов. В школе холодно. Кочегар Геннадий Пирожков известен в деревне как мастер на все руки. Он рассказывал, как из районо приехал какой-то деятель,
а Геннадий тут как тут: нужен вентиль на трубу. Неровен час, прорвет.

— А сколько стоит вентиль? — спросил деятель.

— Двести рублей, — говорит кочегар.

— В районо таких денег нет, — услышал в ответ.

О модернизации в сельской школе надо писать особо. Учителя, обязанные в электронном виде представлять тематические и поурочные планы, а также в интернете
проставлять отметки, стоят в очередь к компьютеру, потому что выход в интернет имеет один компьютер. А в селе ради чего выставляются отметки? Здесь две-три
семьи имеют интернет. И почему-то надо, чтобы тематический и поурочный планы, а также запись в классном журнале соответствовали друг другу. Ваше объяснение,
что в одном классе вы ту или иную тему проходите дольше, потому что такова готовность класса, значения не имеет. Все должно соответствовать придуманной схеме.

Зная все это, я тем не менее вошла в старшие и средние классы с вопросом: «Скажи мне, когда ты был счастлив?» Эта дивная формулировка принадлежит Антуану
де Сент-Экзюпери, которого я упорно перечитываю с тех пор, как Юрий Норштейн сказал мне: «У Экзюпери есть всё про жизнь».

Летчик, попадавший в десятки аварий, преодолевший непреодолимое, знал, что должны быть у человека счастливые минуты.

Так вот, дети не сразу понимают, о чем их спрашивают. Про тревоги, страхи, беды — знают все, и даже то, что им не положено знать.

— А что это? — спрашивают они.

— Как понимаете, так и пишите, — сказала я.

Задала и другой вопрос: «Чего ты боишься?» Почти все начинали с последнего вопроса.

Они пишут

Вот что поразительно: они все-таки представляют себе, что такое счастье. Однако говоря о своем счастье, почти всегда добавляют, что оно все равно не такое.
Каким должно быть?

«В жизни много чего встречается, от чего ты испытываешь счастье, но оно все равно не такое». (А. Федорова)

Не знаю, особенность ли это меретских детей, но большинство, когда пишут о счастье, имеют в виду счастье другого. Быть лично счастливым оттого,
что живущий рядом счастлив, — высокое и благородное свойство. Об этом пишут как старшие, так и младшие.

«Я был счастлив, когда у меня была полноценная семья. Когда не стало папы, я понял, что потерял счастье. Я не мог спросить совета, который не спросишь ни у кого,
кроме отца. Затем не стало деда, и я окончательно потерял счастье. Я стал главой семьи. Я единственный мужчина в семье. У меня есть моя девушка. Очень боюсь
потерять ее и сделаю все возможное и невозможное, чтобы сохранить это счастье». (Костя Лугачев, 10-й класс)

«В моей короткой жизни я была два раза по-настоящему счастлива. Первый раз это было семь лет назад. У моей старшей сестры родилась дочь. Я была рада за нее,
а это значит, что я была по-настоящему счастлива.

Во второй раз произошло то же самое. Я снова была счастлива. Я горжусь своим счастьем». (Ольга Климова, 6-й класс)

«Я была счастлива, когда после катастрофы мой брат неожиданно ожил. А то мы с мамой потеряли надежду. Но зимой 2008 года 12 декабря случилось чудо — мой брат
сказал слово «мама». Я была в шоке. Мама заплакала после такого счастья. Через полгода к нам снова пришло счастье — брат сделал первый шаг. Мама была такая счастливая,
что потеряла дар речи. Два дня она не могла говорить». (Юля Проскурина, 6-й класс)

«Бываю счастлив, когда нахожусь с родителями. Они в городе, а я в деревне. Вижусь с ними редко. Так охота, чтобы они были рядом. Я по-настоящему счастлив,
когда они рядом. Боюсь их потерять. Без близких можешь стать сухим овощем». (Яков Солоненчук, 10-й класс)

«Я была счастлива, когда у моего брата родилась дочь. Она приходилась мне племянницей. Каждый день я проводила с ней. Я ее любила. Я с ней играла, нянчилась.
В общем, была счастлива. И вот ей исполнилось пять месяцев. Она… умерла. Я ее люблю и сейчас и думаю, что там у нее все отлично». (Наташа Замятина, 6-й класс)

Иногда они решительно обходят вопрос о счастье и сразу пишут о том, чего в жизни боятся.

«Мне очень больно об этом говорить, так как больше всего в этой жизни я боюсь потерять близких. Жизнь поступает несправедливо, отбирая у нас тех, кого мы любим.
Недавно наша семья потеряла одного из близких. Это мой старший брат. Вообще-то он мой дядя, то есть брат моей матери. Но я с самого детства считаю его родным братом.
Мы вместе жили с бабушкой и дедушкой и еще одним дядей, которого я считала братом. Он умер не от болезни. Нет! Он сгорел заживо. Мы для этого живем? Чтобы терять близких,
не зная, как жить дальше? Зачем нужна любовь? Чтобы терять человека, которого любишь, и мучиться всю жизнь? Ведь после таких смертей ты не можешь быть счастливым.
Боль никогда не уйдет. Один из жестоких законов жизни». (Инга Замятина, 11-й класс)

«Люди счастья — это люди любимого дела, это когда всё хорошо с близкими. Мое любимое дело — прыжки с парашютом. На сегодняшний день у меня шесть прыжков.
Это счастье, когда ты снова и снова там, в самолете, у трапа, готовишься шагнуть в эту синеватую даль. Ну, конечно, счастье для меня, когда маме хорошо и
что мой отец там, где угодно Господу. Я не знаю отца. Мне было одиннадцать месяцев, когда его не стало, но мама всегда его ставит в пример. В какой-то
степени мне даже охота к нему, но что-то говорит, что мне рано еще.

Счастье, когда процветает город, в котором я родился. А главное — счастье, когда ты стремишься к Богу». (Зайнутдинов Анфир, 11-й класс)

«Один случай я не забуду никогда. Был день, когда я жил у своих настоящих родителей. У нас дома было много гостей, и все пили, не замечая меня.
Мне было очень плохо. Кто-то из гостей позвонил моей тете. Когда она пришла, я испытал такую радость, какую не испытывал никогда. Я не возвращался в свой дом,
и у меня не было дней, когда бы я сожалел, что я не со своими настоящими родителями».
(Евгений К. 10-й класс)

«В моем понятии счастье — это постоянство жизни, пусть даже не очень хорошей. Чтобы испытать счастье, надо всего лишь, чтобы тебя кто-нибудь любил, даже
один человек». (В. Костинский, 10-й класс)

Диву даешься, какой опыт стоит за жизнью в 12 или 17 лет. Они боятся изменений, потому что не надеются на лучшее. Они сознают трудности каждодневной жизни
и не требуют от родителей многого.

«В моей жизни не так уж было много счастья. У меня нет Отца (написано с большой буквы. — Э.Г.). Мама родила меня в 41 год. Сейчас ей в марте будет 60 лет.
Глядя на другие семьи, я очень завидую, что если бы у меня была полная семья, я была бы счастлива. Маме очень трудно воспитывать меня в одиночку. Я это вижу.
Постоянные ссоры, недопонимание. Вы первый человек, кому я это говорю». (В.А., 11-й класс)

Если в целом — они боятся смерти близких, предательства.

«Боюсь прожить жизнь зря. Боюсь, что не смогу помочь нуждающемуся. Боюсь, если уйду из жизни и не оставлю взамен себя никого.
Боюсь, что умру где-то в сточной канаве». (С. Зайнутдинов)

Боятся того, что Мераб Мамардашвили называл угрозой небытия. Страх не состояться — абсолютно юношеский синдром. «Пробуждаясь к самому себе,
он (юноша. — Э.Г.) может оказаться в дремучем лесу ходячих трупов».

Этих трупов в Мерети не сосчитать. Работы никакой. Кто-то прирабатывает летом, кто-то занят рыбой, охотой.

В рассказах о счастье есть то, что психолог назвал бы перенапряжением души. Как скажется это на дальнейшей жизни, трудно предсказать.
Многие уже в шестом классе отчетливо знают, чего они боятся. Изыскивают способы защиты. «Я не боюсь страхов своих, потому что осознаю их».
(Ольга Климова, 6-й класс)

Они задумываются над неравенством людей, говорят о неравенстве с властью.

«У людей, к сожалению, чувство счастья большая редкость. Жалко людей. Постоянное горе их морально губит. Для доли счастья человеку, да и животным
нужна семья». (Валя Кузнецова, 6-й класс)

Понимая ограниченность своих возможностей, убеждают себя: «Для счастья многого и не надо. Если человек поймет, что он не достиг чего-то определенного,
он не будет счастлив. И всю жизнь будет об этом думать. Нужно ценить то, что есть у тебя сейчас. Может, именно это и есть счастье».
(Марина Килина, 10-й класс)

Им не светят поездки ни в дальние страны, ни в любезную столицу. Они не просят подарков. Материальный мотив отсутствует в их суждениях о жизни.
Годами наблюдая за меретскими детьми, я не раз вспоминала размышления польского психиатра и философа Антона Кемпински о нашей цивилизации с ее
инфантилизирующими тенденциями. Инфантилизацию он считал одной из опасностей современного мира. Писал и о порочной зависимости человека от внешнего успеха,
проблеме «недозрелой личности». Вот чего лишены напрочь меретские дети, так это инфантильности. Чему или кому они обязаны этим обстоятельством, трудно сказать.
Семейным ли трудностям, или той естественной среде, в которую погружены с рождения. Среде с ее природным ритмом, среде, где время и пространство не поддаются
сжатию и уплотнению, как сказал бы все тот же Кемпински.

Не отсюда ли независимость как свойство натуры этих детей. В их суждениях и поведении трудно узреть навязываемые потребительским обществом стандарты
(«Оттянись по полной!», «Ты этого достоин!» и т.д.). Ведь они рано осознали свою ответственность за другого человека: брата, сестру, мать, отца. Все хочу понять,
как формируется в человеке способность находить опору в себе самом. И какова плата за раннее взросление. Иногда не поймешь, пишет десятиклассник или шестиклассник.

И делается стыдно, что мы не можем сделать жизнь детей счастливой. Покупаем футбольные клубы за рубежом. Строим олимпиадные монстры, а на детей,
на школу денег нет. Нашелся бы какой-нибудь меценат у меретских детей — отличные бы граждане появились у страны.

Среди тех, кто писал сочинения (а писали 10-й, 11-й и 6-й классы, где я проводила уроки), нашелся тот, кто всегда «щаслив». Это Богатырев Максим,
ему 14 лет. Он сидит в шестом классе третий год. И не отличается примерным поведением, как говорят учителя.

«Я был щаслив, когда мне было 12 лет. Сейчас мне 14, и я ученик шестого класса. Когда мне было 12 лет, у нас в Сузуне (районный центр. — Э.Г.)
открыли спортивную школу, я ездил туда с друзьями каждую субботу. Сейчас ее закрыли. Вот тогда я был щаслив, а так я всегда щаслив.

Стих для вас

Эльвира Николаевна!

Когда впервые увидел я вас
Мне сразу стало легко
Вы будто мама мне же родная
Как будто вы сердце и душу свою
Бедным людям отдаете.
Я сразу увидел большую слезу.
В Мерети красиво
Свежо и легко
Много красивых лесов и грибов
Приезжайте скорее в село
Мы очень ждем и скучаем.

Венчает стих отличный автопортрет. Учительница английского языка Лилия Кушнир, зная судьбу Максима, плакала над его сочинением. Плачу и я.

Отца Максима убили на его глазах. Он живет с приемной бабушкой — Татьяной Богатыревой. Удивительный человек бабушка Максима. В поте лица добывает свой хлеб.
У нее полставки прачки в детском саду. Татьяна живо откликается на любую беседу. Не любит Дантеса, который убил Пушкина. Уверена, что в скором времени все
коварные приемы убийцы будут известны. «Он думал, что ему все сойдет, но все станет ясно, как в «Совершенно секретно», — говорит Татьяна.

И почему Максим третий год сидит в шестом классе? Как вообще соотносится наше обучение с жизнью наших детей — вот в чем вопрос. Отвечаем ли мы на их бытийные
вопросы, которые нередко не по их возрасту, а значит, и не по силам? Как сделать детство счастливым? Как...

P.S. Кыштовский район — северная точка Новосибирской области. Край лесов и болот. Место ссылки эстонцев, татар, русских. В деревне Сергеевка учительствует моя
любимая ученица Людмила Кананова, чьи дневниковые записи дважды печатались в нашей газете. Людмила с недоверием относится к теме сочинения.

— Люда! — почти кричу я. — Разве ты не счастлива, когда входишь в класс и видишь своих детей? А какое счастье говорить с ними о Пушкине. Не о Путине и Зюганове,
а о Пушкине.

Но у Люды, как и у других сельских учителей, всегда есть тревога: закроют школу. Сельские школы подкошены, как колосья, смерчем. Тревога — состояние бытийное,
если предмет тревоги не покидает нас годами.

В Сергеевке я была три года назад. Падающая деревня. Все хозяйства разрушены. Спрашиваю Люду, как живут мои знакомые.

— Лучше, конечно, чем в девяностые годы…

— А что изменилось? — спрашиваю. — Появились новые хозяйственные объединения, новые рабочие места?

— Нет. Все так же, как и было. Раньше были растеряны, теперь поняли: это наш удел. Просто люди приспособились к этой ситуации. Молодые идут к старикам.
Помогают им, а те делятся с молодыми пенсией. Каждый живет своим хозяйством. Говорят, есть какая-то программа помощи личному подсобному хозяйству.

— Ты получаешь ее? — спрашиваю.

— Да нет. В эту программу трудно попасть.

Вот вам главный феномен российской стабильности — ресурс приспосабливаемости народа к любым ограничениям.

Интересно, какова его долговечность?

В Кыштовке, как я поняла, про счастье писать не будут.

Эльвира Горюхина
Обозреватель «Новой»